Анатолий Радов - Нулевая область [СИ]

Во время очередной такой остановки, он обернулся, чтобы сравнить преодолённое расстояние с оставшимся, но берега разглядеть не смог. Он увидел только яркое пятно солнца, которое уже касалось верхушек деревьев. Солнце ослепило, и он быстро отвернулся.

— Примерно половина, короче, — сказал он себе и занёс вверх руку. Но когда рука коснулась воды, он вдруг почувствовал ненормальное ощущение. Настолько ненормальное, что он тут же уставился на неё, и его глаза удивлённо расширились, а сердце стало падать куда-то ко дну.

— Что за хрень? — тут же обжог мозги вопрос.

Его рука уже не была рукой. Она стала плавником. Чёртовым плавником. Полупрозрачным, с виднеющимися тонкими прожилками. Он судорожно задышал, чувствуя, как в тело врывается паника. Ненормальное ощущение вдруг пришло и от ног, и он прижав подбородок к груди, бросил взгляд вниз, но ничего кроме голубоватого полотна воды там не было.

И вдруг он увидел себя со стороны. Увидел себя, ставшего огромной рыбиной с крупной, поблёскивающей в лучах садящегося солнца чешуёй. Резко ударив хвостом по водной глади, эта рыбина-он стала быстро погружаться в глубину. Мозг попытался сопротивляться, насильно прекратить движения тела, но тело не слушалось. Он-рыба всё погружался и погружался вглубь озера, и вскоре все цвета, все звуки, все мысли, все ощущения, и весь он растворился в безликой и бессмысленной темноте.

Глава 18

Сколько времени он пробыл в этой темноте, Макс не знал. Но когда сознание вернулось, и резко, с каким-то хлопком, темнота разлетелась в стороны, он вдруг чётко осознал, что вокруг него, а самое главное — над ним, вода. И тогда по инерции, обретённой в эволюции всеми существами дышащими кислородом, он рванул вверх, к спасительной поверхности. Отчаянно и быстро работая ногами и руками, он всплывал, и был искренне, почти до идиотизма рад одному тому факту, что ощущает себя человеком.

Прошлое ощущение, когда он видел себя рыбой, было странным и даже страшным. Одно воспоминание о нём заставило его вздрогнуть всем телом.

И когда, наконец, голова его очутилась над водой, он жадно, во все лёгкие вдохнул. Воздух обжёг гортань, а слух заполонил вкрадчивый, отовсюду исходящий шум. Как будто десятки голосов одновременно пытались что-то рассказать друг другу шёпотом. Он быстро огляделся, и только сейчас почувствовал, что вода его несёт.

Совсем близко, с одной стороны он разглядел тёмную стену леса. С другой стороны вдалеке, высоко над землёй светились десятки огоньков.

— Это же река, — пришло вдруг в голову и он стал быстро грести к берегу в сторону огней.

Через минуту он уже явно различал огромные плиты, темнеющие грозно и беспорядочно.

— Как у нас на берегу, — подумал он, вспомнив реку, огибающую город шумливой серо-зелёной подковой. — Там тоже плиты.

Он стал предельно осторожным. Наткнуться на плиту, или, что ещё хуже, на торчащую из неё арматурину, означало здорово повредиться, если вообще не пойти ко дну с распоротым брюхом.

И когда прямо перед ним выросла тёмная громадина, он выставленными вперёд руками ударился об неё. Потом медленно стал руки сгибать, и как только коснулся животом бетона, сделал резкий «выход на две» и повалился на плиту лицом вниз.

Секунд двадцать он только тяжело дышал, слыша шум бегущей воды и доносящийся откуда-то из темноты запах жареной картошки. Потом медленно перевернулся на спину и тупо уставился на звёздное небо.

— Картошка, твою мать, — сквозь зубы процедил он и с силой провёл ладонью по лицу.

Всё было понятно. По одному только этому запаху. Такому будоражащему и такому вкусному запаху…

Он был за пределами ограды. Он был с другой стороны тумана, чёрт подери!

С каким-то непонятным чувством он поднялся и глупо уставился на огоньки. Внутри словно что-то застывало, в груди, в желудке, какой-то вязкий раствор, медленно превращающийся в бетонную плиту. Наверное, почти в такую, на которой он сейчас стоял.

— Не-е-ет, — наконец выдохнул он и обессиленно плюхнулся на задницу. Обессиленность была абсолютной. Духовной, интеллектуальной, физической. Ему вдруг показалось, что он провалился в ничто, что ничего нет вокруг него, и только где-то в глубине этого ничто насмешливо тикали секунды и шумела бегущая вода.

— А как же башня? А они? Все они… А может я ещё в нулевой?.. — зашевелился мозг через несколько минут, показавшимися долгими часами.

— Картошка, — тут же сухо напомнила рациональная часть.

— Да, картошка, — повторил он шёпотом и медленно поднялся.

Какими-то ватными руками он принялся снимать с себя одежду, выжимал её, снова напяливал на мокрое замерзающее тело. Его стал пробирать озноб, но он не обращал на него внимания. Ему было наплевать.

Одевшись в выжатую, но от этого не ставшую ни на каплю теплее, одежду, он поднялся вверх по плите и выбрался на высокий берег. В свете звёзд была видна дорожка шириною в метр, и он бессмысленно поплёлся по ней, размышляя стынущим от вечерней прохлады и холодной одежды мозгом.

— Как я выбрался? — думал он, бездумно петляя вместе с тропинкой среди высокой травы. — Неужели башня? Да, чёртова башня выбросила меня за ограду. Определила как-то…

Он вдруг остановился и огляделся. Местность показалась ему знакомой, и он, напрягая зрение и мысль, стал вглядываться в полумрак вокруг себя. И наконец, понял.

— Это же окраина города. Возле пруда.

И снова, уже быстрее зашагал по дорожке, теперь зная наверняка куда она его приведёт. Через пару минут дорожка поползла вверх, и он тяжело взобрался на крутой пригорок. Когда-то очень давно, по рассказам старожилов, этот пригорок был берегом реки, но со временем река обмелела. Настолько, что между нею и пригорком образовалось не меньше двух сотен метров суши.

Поднявшись, он заспешил по улице частного сектора. Он не раз ходил по ней к пруду и обратно, иногда в компании, чтобы искупаться, иногда в одиночестве, чтобы половить рыбу. Но ни разу он не прошёл по ней вот так, потеряв целый мир.

Избегая редкий людей, которые вряд ли сумели бы адекватно отнестись к его мокрому и обречённому виду, он примерно через час добрался до своей пятиэтажки, и набрав код, вошёл в подъезд.

И тут же на него разом навалилась здешняя жизнь. Вся. Вместе с видом стен, с запахами. Словно огромная бетонная плита, она придавила, прибила, и он замерев на месте, тяжело и шумно задышал.

Он простоял так долго. Тяжесть уходила медленно, как будто по миллиграмму, и он прислонясь к стене плечом, ожидал. Идти было бессмысленно. Он бы не смог взобраться и на первую ступеньку с таким весом на плечах.